«Венера в изгнании»
(весна-лето 2004 года)
ПРОЛОГ
* * *
…Когда куда-то вбок
уехала кулиса,
и грохнуло - вокруг,
и рухнуло – у ног,
мне улыбнулся вдруг
лучисто и раскосо
на выжившую вещь
любующийся бог.
И выглядела грудь
распахнутая бога –
как озеро из лиц
и тянущихся рук.
Но поверху легла,
как некая дорога,
одна большая мысль...
*То был девятый круг.
* * *
Вторжению сродни,
как некое окно
среди любых иных,
вполне буквальных окон
мне застит эти дни
видение одно:
над ангельской скулой
волнующийся локон...
И плавящийся лоб,
и близящийся взгляд –
из бездны одного
бессилия взывая...
И будто бы «Забудь
навек!» они велят,
а кажется – «Пребудь,
вовек не забывая!»
И свиду – как всегда –
земные эти дни
несбыточному Дню
Свидания сродни.
сестре по перу, вышивающей птицу
/Е.Л./
Тебе не пренебречь
отвергнутою тою,
чьи вышколены дни
и выскоблены сны,
но странного родства
последней правотою
чьи сумерки ещё,
поверь, озарены.
И тонкая игла
забыта в тонких пальцах,
и зыбкое лицо
души не выдаёт…
Но та ещё жива,
распятая на пяльцах
синицею ручной.
И всё ещё – поёт.
И нижет времена
настойчивою нитью
от каждого стежка
крепчающая речь.
Безадресна она.
И к этому событью
причастностью твоей
тебе – не пренебречь.
сёстрам по перу
...Если камера сбита обскура,
и мутит от любого интима,
и шикарная сношена шкура,
и до глянца замылена тема,
что ей – ваши сплошные, пунктиры,
примечания неистощимы, –
потерявшей ключи от квартиры,
потерявшей ключи от мужчины,
созерцающей кроткою коброй
на плите дотлевающий ужин,
если он ей - не умный, не добрый,
не любезный, а любящий – нужен!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
* * *
Чего же я ищу, надменный этот рот,
как чёрная дыра, очами пожирая!
Каких ещё сиротств, ударов и утрат,
какого вероломства, варварства и рая!
Ведь вот уже и свет осмысленности бьёт
сквозь тусклое стекло мерцающего Царства...
И мне ещё во мне – чего недостаёт,
какого колдовства, неистовства, коварства, –
что всё ещё ропщу и с этого лица
прошу живой воды в пустыне мирозданья!..
___________
– Свидетеля ищу. И Сына, и Отца.
И мига Рождества.
И чуда Оправданья.
фотография
Как бритва во рту –
проклятая трель...
И это – восьмой
по счёту апрель:
не мальчик, но муж
с усталым лицом.
Над ранящим лоб
лавровым венцом
с сомкнувшимся в нимб
тончайшим лучом.
В легчайшем плаще.
С косой за плечом.
Но трещина – рот.
И трещину ту –
и петь – в пустоту,
и пить – пустоту –
тому, кто обрёк,
как Божью росу, –
ни слова в упрёк
не произнесу.
Не дам и перу
плясать на крови.
А просто умру
от этой любви.
* * *
...Ты по счёту – двадцатый.
А там, за окном – Эльдорадо.
А грядущее – страшно.
А сердце моё – несвободно...
Что ж так тянет – назад,
в эти душные комнаты плоти,
извиваний и стонов,
полнейшего, стойкого скотства?..
Всё же, вроде, как должно:
я устала, как тысяча вьючных
лошадей, ты же – молод
собою хорош, очарован...
Ибо видишь во мне
Ариадну твоих лабиринтов...
Но сердце моё несвободно,
и Таинства - не происходит...
__________
Вот синица в руке.
Вот и Тот – в ослепительном мраке...
Что чему предпочесть –
я не знаю, не знаю, не знаю.
диптих
И дрожит голова –
Непутёвая, блядь, никакая.
И мокры рукава...
Владимир Цивунин
1.
Ты так же сбрасываешь джинсы,
как с крыши сбрасывают наледь –
на землю, на голову, на фиг,
на эти мизерные шансы –
метнуться в сторону Сигора
из окаянного Содома,
с одной надеждою, что скоро
войду в метро и буду дома...
2.
Но сочтены часы приплытья
в отдельно взятое объятье.
И так же сбрасываю плоть я,
как дева сбрасывает платье...
Уже и клеть твоя пылает
и полыхает покрывало.
А тенью лотовой плыла ведь...
_______________
Да никуда не доплывала.
* * *
БЕССОННИЦА – такое время суток.
Истории незыблемый джек-пот.
Минувшее. Его сухой остаток.
Восторженности съёжившийся плод.
Образчик полиграфии: пробелы...
пустующие памяти поля...
Куда ни ткни – одни инициалы.
Забвения больные вензеля.
Но сколько б ни хамела ойкумена
с её твоя моя не понимай,
невдалеке – Большая перемена.
И всмятку – май.
* * *
Даровое палево эпохи
с вечной о невыезде подпиской.
Передоз парнасской расслабухи.
Парадиз отключки олимпийской.
Благо, безголосы эскапады
всуе возбухающего теста. –
В Эмпирее – проводы Киприды.
Лепота. Сугубая сиеста.
Где под распальцовочкой дебильной
сбрендившего начисто Кронида
вкрадчивою швалью виртуальной
в иллюзорных зарослях Инета
рифму к улыбающейся боли,
затаив дыханье, подбирают
лирики языческие боги...
– Посмотри – во что они играют!..
_____________
Ближе к телу – будущее бродит.
Где торчало – вмятинами метит.
– Выводы? – их, видимо, не будет,
где ничто заведомо не светит.
* * *
Пусть убиты эти кудри,
а нутро – наружу рвётся,
как ни кинь – пока ты в кадре;
так – живи, пока живётся, –
поминутно заступая
за кармические рельсы,
всею сутью утопая
в этой прелести апрельской,
между Храмом и таверной
заплутавшей ариадной,
с верою неимоверной
версии невероятной,
что, без устали связуя
(полусага, полудева)
прозябающее всуе
алой нитью лейтмотива,
полня дурью иппокрены
смысла ссохшиеся соты,
умолчания лакуны,
упущения пустоты,
только – так, вперёд и с песнью, –
олимпийской лимитою,
всею костью, всею спесью,
всею кровью пролитою,
и в бреду не потакая
минотавровой разводке –
(если версия такая) –
можно выжить в этой схватке.
* * *
Снега Аида, сады Дамаска,
дневные ночи, ночные дни...
Диада жизни: ДУША и МАСКА.
Как на ладони она – взгляни.
Её плебейства, её имперства
земные меты – дворцы, дворы.
Её геройства и изуверства.
Её удары, её дары.
Её канары и парфеноны.
И – невзирая на времена –
повсюду ГЕНИЯ и ЮНОНЫ*
безостановочная война:
его перроны, её руины,
её могилы, его шаги...
Шипы и розы.
Шипенье пены.
_____________
Вода, вода...
И – круги, круги...
___________________
*ГЕНИИ и ЮНОНЫ – древнеримские божества,
покровительствовавшие мужскому и женскому
началам.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
* * *
На белой лошади, в амазонке...
(автоэпиграф)
...Беглой лошадью амазонки
(вопреки – на метро – сезонке,
вопреки деловой походке,
и обувке, и непогодке),
болотной выпью, дворовой кошкой,
колченогою черепашкой,
мелочью медной в чужом кармане –
но – не собою – в твоём романе...
* * *
Легче любить тебя – без тебя.
Черты лепить тебе – из себя.
Речью, бьющею из гортани,
хрупкие зубы себе дробя.
И проще – прятать её внутри,
эту горечь – не два, не три,
не десять – умалчивая, – века! –
как она вместе была б сладка...
* * *
То ли названный брат, то ли цезарев брут,
то ли собственный бред...
Как в лицо тебе, спящей, глумления прут –
пробуждаться – запрет...
Улыбнёшься сквозь этот убийственный сон –
лучезарному сну...
И изменится – бренье, и станет – виссон,
и сокроет – вину...
И не этот гулаг, а излюбленный луг
и без счёта - дорог –
пробуждаясь, увидишь, и Пахаря плуг
или Пастыря рог...
И не облако лжи над тобою прострут,
а Немеркнущий Свет...
И как розу тебе – поднесут этот прут,
и как Вечный Ответ.
* * *
Меня, бессильной волною
бьющуюся о скалу
бессилия твоего,
в гости, что ли, зови,
встреть меня у дверей,
войду – усади к столу...
Нет у неё другого
пути – у такой любви.
Ну, у какой – такой...
Вот у такой, какой –
как волна и скала –
связаны две войны...
Вот у такой, какой –
отнят сон и покой...
выедено нутро...
лары разорены...
Перепиши сюжет.
Переломи судьбу.
Что-нибудь упусти
из вида, в бараний рог
себя ли сверни, меня,
но прекрати ходьбу
по кругу небытия,
по берегу без дорог...
каменную подай
руку через порог...
__________
Как угодно продлив
это, пока прилив.
любовь
Будь уже – как-нибудь...
Чтоб не тупик – а путь.
Чтоб не ужом – из рук –
вон, а с добром – как друг.
Вон наверху – в окне –
Око в голубизне,
видящее итог,
как неземной цветок.
Вон и Его Рука,
вдетая в облака,
раною от гвоздя
бедствие отводя...
Вот и Его Пути,
в персти – как взаперти.
Вот и (глаза утри)
Сам Он – у нас внутри.
* * *
Это – большее, что могу:
отпускаю тебя, беги.
(Елена Лапшина)
Саламандрой – на угольях,
целомудрия в вереях,
возгорания на краю –
будто вкопанная – стою.
Горячо – с головы до пят.
Вот и очи уже – шипят.
Вот и шкура – почти зола
(несгораемая – была).
Да не тает в груди – ледок.
Да и в голосе – холодок...
Уж и волосы – все в снегу...
___________
–Это – большее, что могу.
* * *
Смерти – не боюсь.
Разве что – твоей.
Пятилетье бьюсь,
возражая ей.
Смерть – одна из дев,
как сказал пиит.
А ещё одна –
две руки воздев,
противостоит.
Выживешь – пойду
(раз не мы пойдём)
по пояс во льду,
собственным путём.
Пусть и глыбы льда –
всё – не полынья...
Выживешь – тогда
выживу и я.
* * *
Кажется – лужок,
а подковы – жжёт...
Вроде – бережок,
а не бережёт...
Лучше – с бечевой,
не распутав стоп, –
в прорву – головой,
проседью – в потоп.
Веселей – на дне,
чем – среди вранья.
Небо вон в окне –
неги полынья.
(Мало – надо мной, –
сзади, впереди)...
Мимо, смертный Ной,
рухлядь уводи.
Чтобы вдалеке
взблёскивало зло
в призрачной руке
мнимое весло.
И не у лица
тлел, а за спиной –
полумертвеца
гроб передвижной.
колыбельная
Гамлету, Принцу датскому
посвящаю
– Полуживою? –
да надоело!
И с головою –
под одеяло.
Данию нашу?.. –
Нету и речи –
взять эту ношу
снова на плечи.
Что там – полцарства! –
и ни полслова!
Брезгуя даже
тенью былого.
Вместо поклажи –
щёку да руку
ласково сплавив
в эту дорогу.
* * *
Жила же до тебя –
плыла же, как во сне –
средь этих кара-кум,
с сумою на спине...
Да, не было – воды.
Да, мучила сума. –
Но чтобы – миражи! –
хватало же ума...
Но выела глаза
алеющая даль...
Не то чтобы воды
(то, главное, – вода ль!) –
а чтобы там, вдали –
фигура, силуэт...
И чтобы – довели.
Поскольку силы – нет.
И – было же! – Шагал.
Пустыню бороздил.
И вроде – настигал.
(Хотя и – уходил).
Но стало – ни к чему.
И стали – времена.
Осталось – всё, как встарь –
сума и рамена.
Зыбучие пески.
(И те же – да не те)...
И где-то вдалеке –
отверстие в холсте.
* * *
Лазорево, пестро... Потом – черно, чернильно...
Но ало – это всё. И бело – как фата.
Ненужная уже (включая ночи, дни ль). Но
и это всё – не то... и музыка – не та.
...а был какой-то день (и пасмурный, и праздный),
когда цвела сирень – в цейтноте, в тесноте...
И белую влекло – к лиловой и напрасной
(лиловая – лгала)... – не то, не та, не те...
И сделать ничего нельзя, ведь ничего же
ни вымарать нельзя, ни выманить – назад...
Но алое – везде. И белое – о Боже! –
всё ближе, всё белей, всё явственнее –
САД!
* * *
Не повернуться – клеть.
Не уклониться – плеть.
Лето – не заболеть.
Это – не одолеть.
Ибо и Сам – корпел.
Невмоготу – терпел.
Ибо и нам – велел...
*(Ты б меня – пожалел)...
* * *
Рви волоса, реви –
в кружево рукава! –
как на твоей крови –
зрели одни слова.
Как из твоей земли –
лезла одна ботва.
Слабые стебли шли.
Вяли, взойдя едва.
Ладно бы - зной палил. –
Лило – как из ведра.
Свет несусветный лил.
Веяли все ветра.
Тут бы – цветам, плодам...
Чтоб не хватало – рук... –
Да возлюбил Адам
самости ведьмин круг.
День уже – до страды.
До собиранья грозд.
Вон и его сады
(каждый – что твой погост).
Прежде всхода – изсше.
И черны (оттого,
что не божба – душе
хлеб, а душа* его).
________
*здесь: жизнь
* * *
Что – ангелы мне во плоти!
Страшнее – когда херувим.
Запнувший прямые пути.
Отдавший подругу – кривым.
В очах его – чёрный костёр.
И взор его – жгуч и остёр.
Но есть у бесплотных вода.
И гулкое слово "сюда!"
И в этой кромешной ночи,
у пламени чёрной свечи,
мне ведомо, что я творю.
(Я правду теперь говорю).
Вон сверху сверкает звезда.
Я знаю – мне надо туда.
Но медлю – в убийственной мгле...
А руки по локоть – в золе...
А небо – любви водоём.
Куда уплывают – вдвоём –
под хлещущим в лица дождём…
Одни мы – туда не дойдём.
* * *
Что тебе до меня! –
Горницы без огня.
Горлицы без крыла.
Голоса без тепла.
Что и мне – до того,
бренное божество, –
как ты продолжишь путь –
стоя средь этих пут...
Но замедляю шаг...
Хоть и не вижу – как...
Хоть не поднять вовек
виевых этих век. –
Подле – как столб – стою.
Попусту душу лью.
На-ка вот – опиши –
ЖЕНЩИНУ БЕЗ ДУШИ.
* * *
...и катастрофу - дотворил,
и спич - договорил...
И в речи сбивчивой - в ответ -
казалось, смысла нет.
Но ей - бессмысленной вполне,
как флейта - на войне,
над этой мукой - убивать -
века - торжествовать.
сестра икара
Взлетела первой. И летела,
сочтя, что следует - второй.
(Но крылья были - легче тела,
был осмотрителен - герой...)
И, к счастью, так и не узнала,
что тот замешкался меж тел
и ловко избежал - финала...
Что - не взлетел...
амазонка
...А смерть - наглядна и подробна.
Но жажда - жить - во мне подобна
дикорастущему плющу...
Пусть жизнь во мне помрёт со скуки,
и пустит вожжи, пустит руки, -
Я - не надейся! – не пущу.
ФЕНИКС
1.феникс
...А жизнь - как Феникс - рвётся из оков
(язычества багровых языков,
предательства трескучих сучьев)...
Она - жива. Лицо её - лицо,
а не земное жжёное мясцо.
Уста - УСТА (и обеззвучев).
Крыла её - по-прежнему крыла,
а не бессилья стылая зола.
И не картину разоренья
увидит беса бегающий взор, -
но несказанной прелести узор
на тусклой стали оперенья.
2. ночь-1
Земная ночь - вся в звёздах и сверчках,
черна, как кровь развенчанной царицы.
Черна, как рот оракула и как
опальной инокини ризы.
Совиная, недремлющая ночь,
ко благости Отца и Сына
за блудную - взывающая - дочь... -
__________
Не описать - невыносимо.
3. день
...И новый день. - Весь в ранах и рубцах.
Вне всех на свете дьявольских вселенных.
В одеждах – испещрённых и нетленных.
В цветах, в птенцах... -
И нет в Господней Книге Бытия -
нетварнее - стихотворенья...
___________
И вот - его чертог.
А вот - и я. -
Стою в углу - как белая ладья.
И задыхюсь - от презренья.
4. ева
...Года жила - в затворе тесном,
средь свай и рушащихся рей...
Но чем-то грозным и чудесным
сквознуло вдруг из-за дверей.
И оказались эти двери -
никем не заперты, и вот
плеснул в глаза незрячей твари -
слепящий свет и синий свод.
И - вся дрожащая от страха
(но вся - светла и вся - добра) -
восстала женственность из праха
преображённого ребра.
И дня седьмого утро бяше...
И - словно в зеркале чудном -
она увидела себя же -
в том, первозданном, но - ином...
И - потеряв уже из вида -
и первый Свод и первый Свет -
всё ищет в мужестве - ответа,
как будто в зеркале - ответ...
5. взгляд
Его пугающая гладь
на сводах внутреннего храма...
То - глядь - и вдребезги... То - глядь -
как новенькая - амальгама...
Трезвись, ограды городи,
оглядывайся, напрягайся,
отшатывайся, отводи
глаза, кривись, отодвигайся,
и путай след, и главы множь... -
сотворены в одной реторте ж!
Уже не юноша, но муж,
то - просто зеркало. К тому ж -
там - женщина (твой перевёртыш).
6. закат
...И, ошельмован, пусть освищет зритель
теней наисомнительнейший матч,
и вырноит из рук румяный мяч
румяный от обиды небожитель,
зато в такой малиновый кульбит
всё силится эпистола излиться,
что даже боги свесятся с орбит -
глазеть в глазок, как бестолочь, и злиться.
7. ночь-2
И снова - ночь... наичернейшей шторой
зашторившая красочный экран
и очи - той, в итоге у которой -
ни черт уже, ни ран,
той, деловито топающей в дамки, -
галимая диагональ,
не зная - там, в окне сигнальной рамки,
равно и там, на дне финальной ямки, -
а не она ль.
8. рассвет
Рассвет, роса...
и травы, и ресницы,
и колесницы - в небе, и роса...
и всё это - беснуется, теснится -
вокрилья, трели, лица, голоса...
и в полусне - в апофеозе сада -
слепящий свет и дышащая тень...
и радуга - как лествица из ада...
И – новый день.
ФОРЕЛЬ
Эпиграф:
...А умирают - не однажды,
а дважды: телом и душой.
От смерти. Но сперва – от жажды.
В реке - широкой и большой.
Вне побережья (состраданья -
недосягаемого - вплавь).
В безликой муке ожиданья,
уничтожающего явь...
1.
В ранах - тонкое тело
(камни подводны остры)...
Но - вопреки Утрате -
бьют из глаз обречённых -
искреннейшие искры,
помнит Форель о Брате...
Помнит Рахиль о Друге.
Помнит Река о Море.
Помнит Земля - о Небе.
В небе - Дитя хохочет.
В море - мелькают вёсла. -
Рыба поёт в эребе.
2.
В море Дитя хохочет.
В небе Форель играет.
В руки идти не хочет.
Издали надзирает.
Тот и другая - дети.
Каждое - власти радо...
И - никого - на свете.
И никого – не надо.
3.
Золотисты - скула, щека
у Небесного Рыбачка.
Золотисты его следы
на поверхности той воды.
А вода та - цветущий луг.
А по обе - без счёту - слуг.
И повсюду царит апрель.
И резвится в траве Форель...
4.
...но трезвится в горсти - перо:
не трава - а стоячий пруд
(глянешь нА воду - серебро,
вынешь нА руки - изумруд...
только траурный - этот крап,
ибо вновь не для жизни - сгрёб)...
Две руки: золотистый трап -
в мирозданья гигантский гроб.
5.
...эти руки - как пиала
(полсудьбы без воды - жила...),
эти травы - в ладони дня -
всё, что есть теперь у меня...
Розоватый раскрытый зев -
разоряется, оборзев:
Мой Последний, душа моя!
(И хохочет в ветвях змея...)
6.
Ветви боли, добра и зла...
Смоквы, мокрые от дождя...
-Полсудьбы без тебя жила!
(Благость Божию изводя)...
С этой сладостью - на устах...
С этой горечью - под ребром...
Миро - высохло - на перстах,
змеи вымысла - над одром...
Я люблю тебя, я люблю! -
льётся жалобно - сквозь века...
То ли бодрствую, то ли сплю...
И как смоква – руке рука...
Но как чаша - душе душа.
И как чаша - над ними - свод.
Я люблю тебя! - (не дыша,
без воды, средь безводных вод).
7.
Трели и флажиоли
в недрах античной ночи...
Птица поёт - без боли.
Рыба поёт - иначе:
намертво стиснув скулы -
белые от обиды,
раня бока о скалы
собственной несвободы,
пО пояс увязая
в иле, давясь водою,
силу свою связуя
собственной правотою...
Средь водяного плена -
нечем дышать - а дышит...
_______
Песня её – как пена.
Небо её - не слышит.
8. кода
В небе пируют боги.
В мире Дитя стенает...
Ищет небесной влаги.
Власти своей не знает.
Подле - неслышно ходит,
полумертва от страха,
то ли земная рыба,
то ли речная птаха. -
Воды его и Выси,
Травы его и Трели,
бережно претворяя
в Апофеоз Форели.
* * *
...Брести осмысленнейшей самкой –
сквозь ваши дни...
То - бабочкой, больной и ломкой,
среди родни,
а то - сплошным дрожащим боком,
под взглядом льва
(бо в этом таинстве жестоком -
лишь и жива)... -
Как та библейская блудница,
на тех рекАх...
__________
Чтоб некогда - соединиться. -
Во облаках.
обыкновенное чудо
Дева - медведя любит.
Свита - честь Королю!
Мразь - из двустволки лупит...
_______
Я - Сказочника люблю.
* * *
...И сплошь не доверяя Чуду,
всяк сам себе - как вечный жид...
Так – беженкою отовсюду -
во мне душа моя дрожит,
во мраке храмины увечной
тягая косности засов,
сама себе - как вестник вечный,
сама себе - как вечный зов...
жизнь
/А.Т. и тебе/
Влажной землёй из окна потянуло...
(Аресений Тарковский)
Штору поправила, пепел стряхнула...
Тихо легла, еле слышно вздохнула...
И - отошла... И слезы - не смахнула...
Ну а когда отдохнула она -
села она и глаза распахнула,
встала она и крыла распахнула,
и подошла, и окно распахнула, -
и потянуло землёй - из окна.
поэзия
Поэзия - только затакт
к тому, что даётся затак.
Победы бесцветный пролог.
Полёта сплошной потолок.
Поэзия - просто рефрен.
Вытьё безголосых сирен.
Божба безъязыких сильфид.
Да Замысла тусклый софит.
Но тайну - с собою забрахъ
её обескрылевший прах.
И тайна - у ней на челе -
как кукла, лежащей в земле.
Понеже меж благом и злом -
она - как Давидов псалом,
где нет ни одной запятой,
не меченой тайною той.
эльдорадо
...Там липы - как ликующие львы,
и лики - как летающие луны.
Там все мы - правы, живы и резвы,
нежны, обворожительны и юны.
Там нам дано - несбывшееся здесь.
И прощено - бессилие земное.
Всё, что могло бы быть - там просто есть.
*Едва переносимое.
Родное.
интерактивная живопись
Какой - игра! - Конкретная коррида.
Где поле боя - вроде полубреда.
А в кадре - обуявшая природа.
А публика - всегда стараться рада.
Какой - судьба! - Сугубая арена.
Где в центре - пожилая балерина.
А по-над ней - рельефная ворона.
Как некий лекторат но-пасарана.
Короче, не хватает только пазла
с её лицом. - Где отдыхают: Пабло,
Клод и Анри... и - вкупе с Сальватором -
тот, о котором.
АВТОПОРТРЕТ-1
Вся жизнь твоя - сплошное преткновенье.
А речь твоя - сплошное спотыканье.
Ну а в руке - возмездие за рвенье:
солоноватой, вымокшею тканью.
Так и стоишь - завзятой кровопийцей,
с уже неистребимою тряпицей,
как Фрида - очарована презентом! -
под куполом, затянутым брезентом.
АВТОПОРТРЕТ-2
...И вновь - одна. С исерзанным лицом.
Перед благими Сыном и Отцом.
Как водится, виновная во всём.
Всем весом отягчая чернозём.
Пластом, на этом торжище пустом.
Ошеломлённым ремою перстом
вычерчивая руны на песке,
в уже безотносительной тоске.
Где, то есть, просто нечего сказать.
(И пары слов - как надо - не связать:
сугубо - глоссы, в голосе - подвох).
Но - видит Бог! - ... И это видит - БОГ.
ПАНОРАМА
Как это вывела Марина:
Мне всё равно и всё едино...
Вверху - моря ультрамарина.
Внизу - одна большая льдина.
Вокруг - хоромина, как рама.
Внутри - развалины эдема. -
_______
(Чарующая панорама!)
Входи, Адам, и будь как дома.
ТИТРЫ
1.
Я ТАК люблю, что прочее - ЗА КАДРОМ.
Где и живу - бегущею строкою,
срывающимся голосом ли, титром...
таращась В КАДР - как в зеркало, с такою
прицельной правотой - невыездного
лица ли, игрока ли запасного,
забытого ли насмерть персонажа, -
что в ней одной – одна надежда наша.
2.
Я так люблю, что прочее – стоп-кадр.
Кунсткамера - салим, а ложе - одр.
Без мазы, на убой, из самых недр.
Но разум - здрав во мне. И голос - бодр.
Я говорю - и значит, я живу.
Пусть болью - захлебнулся соловей.
Пусть это - никогда не наяву.
Но это - больше...
выше...
и левей.
3.
Я так люблю, что прочее - детсад.
Ты видишь эти строки, Адресат?
И если да, то бывшее досель -
не дыба, а качель и карусель.
И если да, мне по боку - любой
везувий, уготованный тобой.
А если нет - то нету и суда...
И всё-таки мне кажется, что - да.
4.
Измотана ходьбой, изнурена,
как Бовари - несбыточным больна,
но лицезря, в ознобе полусна,
как рушится несносная стена
(бессилия – хотя и нету сил…
прещения – хотя и не просил…
безмолвия – когда - одни слова…) –
почти с одра – юродствую: жива!
Зане, одной ногой – уже в дверях,
последнее перило потеряхъ
и начисто утратив Божий стыд,
я так люблю, что Тот меня простит.
5.
Я так люблю, что прочее - пролог.
Что пляшет пол и плачет потолок.
Я так люблю, что завтра и вчера -
одна сплошная чёрная дыра.
Я так люблю, что прошлое - не в счёт.
(Где даже в зной - крупа в лицо сечёт...
Где даже жатву - сковывают льды...
Где седы - и цветущие сады...)
И если нет - ни двери, ни пути,
и если нет у будущего дня -
я дорасту - пускай и взаперти,
в кромешной тьме, в опале, во плоти
(я так люблю, что грех – не дорасти)
до Ангела, Хранящего меня.
* * *
...и как же ты можешь - вот так, откровенно,
вот так безоглядно и самозабвенно! -
ведь это - последняя из аватар,
и явственный путь, и отчётливый дар...
и как же ты смеешь, ведь это же - Тайна,
чья школа - летальна, когда - не витальна,
и это достойно отдельной главы
(где коротки руки - петиты резвы)...
ведь это же Вечность из мрака взирает
(поймите, радзевич, она - умирает!) -
_______
И зеркало - сердце (где - пусть и скорбя -
я вижу тебя, ибо знаю - себя).
* * *
Скажи мне, зачем тебе это убитое лето?
Зачем это действо, витийство, любительство это?
Зачем - одичанье, отчаянье, ожесточенье?
И это молчанье, и это твоё отреченье?
Ведь вот же, повсюду - прощенье, зачем же – прощанье?
И это отмщенье, и душ и телес обнищанье?
________
Но странное дело – мне ныне впервые помнилось,
что то – не вражда, а твоя беспредельная милость…
* * *
…Там, вроде, в фаворе – шифты и дилиты,
и фосфором едким ланиты облиты,
и пялятся очи – как Тот прорицал –
в пустыню пустынь, как в зерцало зерцал…
Ни плеска листвы, ни цветения крин там…
О, я поблуждала по тем лабиринтам,
лишилась лица и утратила вес
в удушливом царствии праздных словес...
И ежели спросят – а собственно чё ты?
Отвечу: свожу откровенные счёты
с хорошею миной при прухе плохой –
за собственной жизни остаток сухой!
* * *
С точки зренья небес - это плоскость и пыль.
Тем, кто мечется там - это тыща Помпей.
Ибо всякая плоть - полыхающий шпиль.
Души? - каждая - чаша с мольбою: испей.
Почерпни и испей. Но сперва - почерпни.
Это я уже точно тебе говорю.
А иначе - всё те же дымы и огни,
и всё то ж угольё, и зола - к ноябрю...
А иначе - всё то, что случается без
(чтоб века зубоскалил гламурный Парнас) -
с точки зренья небес, и не только небес,
а уже и того, что осталось от нас...
* * *
Сны мои – не сбылись.
И не только они:
в эту не-жизнь слились
ночи мои и дни...
канули в этот студ
платье моё и плоть –
дав себя, как сосуд,
надвое расколоть
(силься теперь, сложи)...
Но и, разбита в кровь, –
в той незабвенной лжи
выстояла – любовь.
(так осенила сны,
ночи мои и дни,
что не только они –
ВЕЧНОСТИ – спасены).
* * *
...И обморок жасмина и сирени...
И эти тени...
И музыка – мучительней мигрени.
В поту – ладони.
В аду – душа. В земле ещё – колени.
Чело – в поклоне...
И вся-то жизнь – по горло – в этом тлене,
в его полоне...
А ничего нельзя переустроить
уже, поправить...
В груди – остро, в очах уже – пестро ведь.
Беги, пора ведь.
Ведь ты сейчас умрёшь от этой хрени
(одна измена!)...
Да я бегу... (в объятия сирени...
вранья, жасмина)...
* * *
Дали слово сказать – и дышу...
а ответили – вот и жива...
Я прошу тебя, будь! Я прошу.
Пусть хотя бы – вот эти слова.
Потому что всё прочее – рай.
Потому что всё проще, чем явь.
Прикрывайся словами, играй –
мне неважно... –
____________
Без них – не оставь.
ИЮЛЬ
В столице в июле имеется – только июль.
Слепая лазурь – будто зеркало без отраженья.
Сугубый стоп-кадр. Очевидное чудо движенья,
за плотною шторой жары уходящее в нуль.
И эта нелепая, непоправимая явь... –
Усопшая улица, вкрадчивый скрип карусели
в пустом детсаду... И простое Отсутствие Цели...
__________
Как только устану – добей.
Но вот так – не оставь.
* * *
Мало о чём прошу.
Хлеб голубям крошу.
И не живу - пишу.
Некому - отворить.
Чтоб отблагодарить.
Не с кем - поговорить.
Кухонки закуток...
Солон от слёз платок...
Кто бы - под локоток...
* * *
Полжизни шла дорогою негладкой:
всё билась над великою загадкой,
закладывая алою закладкой
одни и те же вечных полглавы.
Но эти главы были слишком гладки.
Там не было ни слова без оглядки...
А главное – там не было загадки.
Пусть поздно - это понято, увы.
ПЕНТАКЛЬ
Я муз отверг у бездны на краю...
(свящ. Константин Кравцов)
1.
Всё - Музою... Лишённою лица,
телесности, судьбы, прикосновенья... -
Стеная на краю исчезновенья.
Глаголом жжа безвестные сердца.
Единственного - в призрачном бою
(вот-вот обоих под воду утянет!) –
не добудившись - всё ещё пою
у бесноватой бездны на краю -
тебе, непотопляемый Титаник.
2.
Всё - Мукою... - колеблющею хмарь
аида ли орфеева, шеола,
лишённою обличия и пола
туманностью по имени Фамарь,
бесплотной тенью (некогда - жены),
ходячею тщетой одушевлённой,
воспоминаний мутью воспалённой,
бесцветной взвесью собственной вины...
Сиреною, поющею тому -
плывущему из тьмы в другую тьму.
3.
Всё - Негою... живущею средь тех,
вполне телесных, призраков... Всё - некой,
вполне бессмертной, Нежностью, всё - Негой,
Беседы в ослепительных сетях.
Когда созвучье - крепче, чем объятье.
И много подвенечнее, чем платье.
4.
Всё - Девою... С девическою верой.
С девИческою розовостью щёк.
Со свежеперепиленною веной.
И - что ещё... точней - о чём ещё б?.. -
Да, вот ещё: с улыбкою невинной,
на деле вопиющею: гряди!
И с некою нетленной сердцевиной
(жемчужиной лежащею в груди).
С рукою забинтованной (как с местью -
во времени застрявшему Известью).
5.
Всё - Фразою... Бегущею строкой,
бегущею сквозь призрачное Время,
влекомой ослабевшею рукой
куда-то мимо косности мирской...
Зажатым ртом и пляшущей щекой
взывая "дай мне имя, дай мне имя!" -
к тому, кто мог бы - богом, а пока -
такая же бегущая строка...
* * *
Дезертиркою - на плацу
дня земного. Прижав к лицу
обе-две, норовя бежать,
раз иного - не удержать... -
ни тех созвучий, ни этих струй
воздуха, света, ни той - второй -
тонкой тени - телесней тел... -
Чтобы первым - не отлетел.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПЛАЧ
К бесплотному, покамест - во плоти
(по следу ли плетись, или плати
сиротства очевиднейшей бедой,
пляши ль в огне, покамест - молодой),
К бессмертному, - покуда - на земли
(его ли кликай, сам ему внемли,
вопящему ристалищу оставь) -
и плач - не речь, и речь - ещё не явь...
И ты - ещё не Жизнь и не Жена,
а эта персть - недовоплощена.
И крыл ещё не выносил, чтоб свесть, -
кто - Ангел, или Вымысел - Бог весть.
ПЛАЧ-2
Я ясно вижу эти виражи
души, ещё не выросшей из лжи,
в надмении взлетающую бровь
и тёмную, драконью эту кровь.
И в этой райской лепке - вражью лесть,
и жажду власти, и немую месть,
и пламя, полыхающее сплошь... -
Понеже и сама - сплошная ложь.
___________
Но я - не лгу, когда - в плену личин -
уязвлена Причиною причин,
в тебе, из-под опущенных ресниц,
зрю Ангела, низвергнутого ниц...
И не иду у лжи на поводу,
о Вечности трубя в полубреду
(с тавром - во лбу, с рукою - на губе),
А чту твоё бессмертие - в тебе.
ПЛАЧ ШВЕИ
(Елене).
И Ангелы снуют на острие...
(Е. Лапшина)
И что нам - смерть и лёд её ствола,
чтО раны, раз поэзия - ИГЛА,
латающая бедствие твое...
И – Анеглы снуют на острие!
И что нам - жизнь, влекомая в ея
тенета, раз острее острия -
те слёзы - в наших агничьих ночах,
и та одна - что в ангельских очах...
ПЛАЧ-КОДА
Все эти годы голос - голосил...
Раз божеству не надо - много сил -
природою земною пренебречь, -
ласкала слух – уступчивая речь.
Но вижу я, дражайшая душа,
сколь ни была бы сага хороша -
тебе твоя изнеженность - милей
неистребимой нежности моей...
И ты - не снидешь с этой высоты
(и не увидишь этой маеты -
вовек)...
Но ты в одном - не усомнись,
о божество, взирающее вниз:
я - не умолкну, глядя в эту тьму
(и хлеба у тебя - не отниму).
И в день - когда затеплится восток
и ты найдёшь пустующий листок -
не усомнись: отцарствовала мгла.
Я ж - не умолкла, просто - умерла.
* * *
Уже и сны – не лучезарны,
а только висельны и душны.
И притязания – базарны.
И возражения – натужны.
И стала рухлядью – избушка.
И полиняла – драпировка.
И не спасут уже – ни спешка,
ни паника, ни рокировка.
И просто нечем зацепиться
за острый краешек сюжета.
И нет ступени – оступиться –
такою жалостью зажата.
Поскольку нет какой-то жизни.
(Что на убой была ведома).
Ты всё остатнее – свяжи с ней
и просто вынеси из дома.
* * *
Меня любили – прячась по окопам. –
Как гвозди забивали микроскопом.
Как извлекали из виолончели –
протяжный скрип заржавленной качели.
Им эти звуки были – мелодичны,
и эти руки были – методичны.
Им это было, видите ли, надо:
княжна, речного дна низведена до... –
пощуриться с него, с его вершины –
на виражи сплошавшей сексмашины,
в пустой футляр глядящего солиста,
зарвавшегося виолончелиста.
ВАМП
Меня ковыряли, как каравай:
руками, криками – мол, давай,
колись! – и вот, с головы до пят, –
бескровные раны мои вопят.
Меня уплетали (ура гостям!)
не то чтоб разом, а – по частям,
с-под риз выскрёбывая хитро
сырое, розовое нутро.
И вот – застенчивейше присев
и справно справив – одну на всех –
смахнувши крошево со стола,
свалила свора – как не была.
И жизнь проста моя с той поры
(с румяной коркой поверх дыры),
и кто и сколько – теряя счёт –
в это чистилище утечёт.
* * *
...Поющая в терновнике. Одна. –
И некий титанический терновник.
Всей этой маеты моей – виновник.
Колючая, но плотная стена.
Объятье, от которого спина –
сплошное полыхающее соло.
Короче, эта жизнь. Её (особо –
в того, кто прав) влюблённая война.
Её неимоверная вина.
И неоскудевающая верность,
плодящая одну недостоверность,
язвящая миры и времена...
Её любови клетка золотая.
Да птичья глотка, кровью залитая.
* * *
Вчерашний день...
Поганый балаган. –
Там был невероятный ураган.
Там не было пощады берегам
и пёрло гарью с озера Чудского...
Там плавились кольчуги и мечи,
и слышалось рыдание в ночи,
и падали от Вечности Ключи,
и шли на дно бессилия людского.
А новый день – как яблоко ранет:
бесспорно терпок, явно горьковат...
И виден – как под лампой в тыщу ватт –
дальнейший путь (и прям он, и пресветел).
__________
...Вот жизнь твоя. Меня уже там нет.
Хоть горизонт ещё и розоват...
– Кто виноват? – Никто не виноват.
Но это – так. (Надеюсь, ты заметил).
БОЛЬНИЧНОЕ ПОЛОТНО
Автоэпиграф:
…и в этой свежести живой
почти кликушески ликую,
верчу прозревшей головой
да ошалевшею рукою
краду запретные плоды
среди пустующего рая,
полузабытые лады
гармонии перебирая…
___________
Никто не рисовал,
а тоже – полотно:
Листвы Девятый Вал –
в раскрытое окно.
Хоть к осени – умрут,
краснея от стыда, –
весь этот изумруд,
и злато, и слюда, –
а блазнятся, беря
беду на абордаж –
туда же, в лекаря
(а то ещё – куда ж!),
как те же – в лабуду,
ломая окоём,
в устойчивом аду
сегодняшнем моём
плеща и шелестя,
русаля и шурша...
Чтоб выжило Дитя
По Имени Душа.
* * *
...А впереди – бесчисленные дни,
лишённые и замысла, и смысла...
одни останки Таинства... одни
бессчётные, бесчисленные числа...
Но я тебя за то благодарю,
что были эти сполохи над нами
(наперекор сплошному январю
слепившие неслыханными снами),
из-подо льда – топорщилась трава,
и синева была – как исцеленье...
и были эти – главные – слова,
несбывшемуся – давшие – нетленье.
ФРАГМЕНТ
…и спросят меня у двери, куда приду,
оставив земные помыслы и дела:
“а как ты жила и выжила – в том аду?”
И я расскажу – как именно я жила.
Как ночи и дни воедино сперва слились…
И как из-под ног уплывала потом земля…
И как обложные тучи над ней неслись.
И как моросило от мая до февраля.
И как надо мною (пока колобродил враг
и рвали ветра потёртое пальтецо) –
как лезвие, рассекая вселенский мрак,
сияло одно-единственное лицо…
И, видимо, подыму как одну из тем –
что всё это зная с ясностью неземной,
я восемь бессонных лет говорила с тем,
кто все эти годы беседовал – не со мной…
ЭПИЛОГ
ФРАГМЕНТ
из ненаписанной поэмы
...И я – жила. И жизнь меня – желала.
Листвою мне дорогу устилала
и – как могла – поглаживала, грела,
предпочитая тёплые тона:
шагреневый, оранжевый, багровый...
Но, прозревая нрав её суровый,
я под ноги лишь изредка смотрела.
Но сызмальства влекла меня одна –
простёртая над этой расписною,
но выморочной осенью/весною –
холодная её голубизна
и чернота с незримою блесною
Неведомого Замысла... И в том
неимоверном озере – была я
одним сплошным отверстым рыбьим ртом,
в надежде – извиваясь и пылая –
уйти туда мучительным винтом,
форелью боли, раненым китом
величия – свободная и злая,
не разумея – как оно – потом,
но и как ныне – сроду не желая...
ИЗГНАНИЕ
Живу – как нельзя и не знаю – как надо.
Но вижу, как в зеркале заднего вида,
цветущие заросли Первого Сада
средь дышащей тени, слепящего света
и помню, как хлюпала алая глина,
когда меня под руки, глядя сурово,
свели, как с какого-то скользкого склона,
под волглые своды какого-то крова,
и выдали плоти нелепое платье,
и вывели вон, придушив на прощанье…
___________
И жизнь распахнула себя, как объятье,
и в душу вошла, как себя обещанье,
и так оболкла в эти вымысла оба –
как Зал Ожиданья Какой-то Свободы…
И видело это бесцветное небо,
и ведало все эти долгие годы –
как дни каменели на этом вокзале,
немели уста и глаза замерзали,
а сердце – росло наподобье кристалла
и медленно стыло, покуда не стало.
* * *
Как медуза, тает на ладони
жизнь с её звучаньем и свеченьем...
Смилуйся, прожорливое Время
и повремени с разоблаченьем!
Чтоб на самом краешке сюжета,
над забвенья воющею бездной,
покружила в узеньких пуантах
балерина памяти алмазной,
в апогее мнимого движенья
помавая маленькой рукою, –
как в лицо летящая перчатка
данности смертельному покою.
* * *
За пределы эвклидова ада
улизнув деловитой иголкой,
синевою прощального взгляда
зависая над улочкой гулкой,
восходя из ветшающей тары
в амальгаму сияющей сути,
покидаю родные просторы
(а точнее – несметные сети) –
памятуя Господни щедроты,
не жалеть об убийственном даре,
ведьмовства борзоте желторотой,
соглядатайства горестной дури,
и совлечься убитых утопий,
и расправить угрюмые плечи...
____________
Чтоб найти средь пустот и подобий –
ЗОЛОТОЕ СЕЧЕНИЕ РЕЧИ.
ИСХОД
1. ГОЛГОФА
Весь мир – в Его Крови.
И множит эту Кровь. –
Дитя Его Любви,
убившее Любовь. –
Орущая толпа:
коль Бог – сойди с Креста! –
и В НЕМОЩИ Его
не зрящая Христа.
2. ИСХОД
ЧТО - в двери смертности и смерти,
в отверстье в тверди -
ты вынесешь из этой бойни
навстречу Тайне!
Ведь и с собою расстаёшься,
о человече, -
с какою ж ношею взовьёшься -
пред Агнчьи Очи!
Какой укроешься от Гласа
Его - скалою -
когда разверзется завеса
над этой мглою!
Ещё и в выборе - распутье...
И скорбь – в предсердье…
_________
Что здесь - Распятье, там - Объятье.
И ВСЁ - Бессмертье.
