«Красная книга»
(зима 2003-2004 года)
MESSAGE 1
Сволочь – уже пылающие – перья
под вечности трезвящий ветерок…
И терпкою тропой долготерпенья
[поверх иных и призрачных дорог] –
пойти на крик, состариться [досрочно!]
и неподдельно, до смерти скорбя
/уже – не глиной, рушащейся прочно,
но – анимой, распятой за тебя/,
оплачивая личною голгофой
твой каждый том, вз[р]ывающий тотем,
кровавым паром в битве бестолковой
дыша на вызревающий эдем
бессмертия… (провального – в итоге:
там далее – не брачный вертоград,
но Лоскуты Нерукотворной Тоги,
тлетворный склеп, сошествие во ад)…
________________
…Или – ожжась о жало лжемессии
(раз ни одной из ран – не оросил),
сойдя с креста – отдать тебя России. –
в оракулы.
*хоть это – выше сил.
MESSAGE 2
О, когда – как факел водою над –
от стыда пылающее чело,
и в душе – как в кузнице – ад и ад,
и уже без разницы – отчего
(потому что хрен её – утаишь) –
от жары ли, стужи – вот эта дрожь,
и плевать – идёшь ли, стоймя стоишь
(ведь когда стоишь – всё одно – идёшь!),
и неважно – из дому ли, домой,
и – сегодня, завтра или вчера,
раз в груди – з(с)ияющая дыра,
а по обе – МАТРИЦА, ангел мой,
и в каком окне её ни живи,
и в какой ни вглядывайся лорнет,
знай: ни в ней, ни вне её – нет и нет
ничего бессмысленней нелюбви.
MESSAGE 3
Преп. Симеону Новому Богослову
Болтаясь, как и ты, – от восхищенья –
до полной дурноты, до отвращенья
(плоть – немощна!) – лавирую, терплю.
Взываю к Богу.
Верую.
Люблю.
* * *
Очнуться в колыбели забытья –
с иззябшей, одичавшею душою…
Избавиться от взмокшего шмотья
минувшего – себе ещё чужою,
беспомощной ещё, полуслепой
стрекозкою смертельного усилья
из клейкой мути, связанной с тобой,
выпрастывая крошечные крылья,
чтоб затеряться средь эфемерид,
где наготы – ничто не облекает.
И ничего никто не говорит.
И никого никто не окликает.
* * *
Ты наследишь в астральном огороде,
а я сварганю сорок новых пугал.
Ты обойдёшь меня на повороте,
а я – неделей раньше – срежу угол.
Хоть обнеси китайскою стеною
злобу мою, глазеющую в оба,
накрой наичернейшей простынёю,
распредели в два-три дубовых гроба –
оплачивать ямбические басни,
твоей вины оглядывая бездны…
-Погребена? – так это – безопасней:
земля – земна, но сны её – небесны.
ЯНВАРЬ
Уже ни пряника, в натуре,
ни даже – мстящего хлыста.
Вялотекущая lovestory
(четыре авторских листа).
Как ни крути – игра без правил.
Всё то же белое сукно.
Всё та же дрожь – под сенью кровель.
Обледенелое окно.
Тузовый покер – у Кронида,
где чистый блеф – у Короля…
Январь. Достать бы – цианида…
Чтоб – никакого февраля.
ДВЕ МИНИАТЮРЫ
1.
Всей жизнью поворачиваю вспять.
Чтоб дни, как жемчуга, пересыпать.
И чтоб ночами – царственнейше спать
в её благоустроенном остроге.
Но – верностью, ведомой на убой, -
иду по той, до боли голубой,
над этой беспощадною судьбой
натянутой, как проволока, дороге.
2.
Давая волю вычурному нраву,
пустив на ветер дней скупую ссуду,
я буду пить кристальную отраву
и буду бить хрустальную посуду,
и буду петь (пусть травится утроба!)
вот эту песнь сиротскую до гроба –
как отходную – попранному чуду…
Но, видит Бог, обобрана – не буду.
КАКТУС
Годы – плачу по счетам
всем твоим слабым цветам,
дня не могущим – без воды…
Благословляю твои труды.
Ибо им иначе – нельзя.
Жажда – это моя стезя.
Чего и цвету в виду
единственный день в году.
СТАТУЯ
Вяжущее во рту,
жалящее в пяту
чадо слепящей тьмы. –
Муза моей зимы.
Гнева её магнит.
Мрамор её волнист.
Годы её минут.
И немота монист.
Вьюги её костров.
И саркофаги троп.
С виду атласных строф
шероховатый крап. -
Эта её латынь…
И (покидая рим
вымысла) тень – и тень,
всё-таки – говорим.
РЫБА
Я - возносила зовы,
требовала знаменья.
Ты - запирал засовы
памяти, разуменья.
Я - несла ахинею
и уходила в тину.
Ты - простирал над нею
цепкую паутину.
Я - колебала воды,
в раже - от этой фальши.
И погибала - годы.
Но - загибала пальцы.
________________
Ныне же - хоть и снится
рыбе родной гулаг -
сжата моя десница
в ласковейший кулак.
ВОПЛЬ
О Сила, норовящая – в орбитры,
увы, не обрывающая бирки,
прещения вливающая литры
в её обиды хрупкие пробирки,
пойми природу паники и спешки
в любую хлябь – из этой мёртвой хватки –
насильственно вальсирующей пешки,
её полузвериные повадки,
нелепицу фаты и фотовспышки,
безумие ЗАКОННОГО объятья…
испанские пойми её сапожки –
под кисеёю свадебного платья,
её враньё, прихрамыванье, рвенье,
заведомо пустое упованье!..
пойми её – и дай отдохновенье
от затяжной войны на выживанье.
Дай руку, брось ненужный чемодан!
Переведи её через майдан.
ВСАДНИК
Разъяряя, робости вопреки,
дерзновенья взмыленного коня,
несказанный всадник моей тоски,
попусти себе, посети меня,
чернотою адских её тенет
омрачая мой золотой июль. -
Атакуй преграды, которых нет.
С ветряными мельницами воюй.
Ибо только здесь и среди борьбы,
о дрянной свободе своей трубя,
ты сильней и слабости и судьбы.
И сильней меня.
Но слабей себя.
ИДОЛ
Не из этого вещества -
потайная твоя казна.
И не надо тебе - родства.
СЕРЕНАДА тебе нужна.
Перьев скрип, падежей падёж...
Третий глаз у тебя во лбу.
Ты - не жаждешь и ты - не ждёшь.
Ты творишь из меня - МОЛЬБУ.
И, набит, как воздушный шар,
оглушительной тишиной,
все языки в себе смешал
морок раковины ушной.
Чтоб не молк окрылённый гон
ошельмованных аонид.
(Ибо имя нам - легион.
А Внимающий нам - магнит).
_______________
Да в Аркадии - мёртвый час.
Недосказанностей - не счесть.
И не счесть у меня очес -
не сражаться за эту честь.
КЛЕТЬ
Ни Эльсинора, ни Синая -
одна томящаяся тьма.
И тело - кукла заводная,
моя трёхмерная тюрьма.
Канвы разорванные звенья.
Ни ангела, ни палача,
ни божества, ни вдохновенья,
ни подходящего ключа.
Но нечто живо в этой клети
и всё смелее семенит
за вереницей аонид,
уже лепечущих о лете.
ПОЛНОЧЬ
Затем изорваны и в крови
былого нежные удила,
что были очи у той любви,
что зряча она была,
когда, слепой правотой истца
разя безоружный её живот,
на бледной лошади без лица
блажила зима, и вот -
в итоге бессмысленнейшей войны,
на гулкой Площади Сквозняков,
всею обидою белизны,
всей гладью её снегов -
о том, что я уже - не люблю,
вопит эта полночь и – бел, как плат –
c одною (близящейся к нулю)
стрелкою – циферблат.
ТРОПА
Речь велась о холме
с вьющеюся во тьме
узенькою тропой
веры полуслепой.
Речь о тропе велась.
Будто бы та - вилась.
И - куда-то вела.
Будто тропа - была.
Чтобы, теряя нить,
путаясь, объяснить,
что на вершине – сад...
______________
Будто – был адресат...
* * *
…Вот и выветрили ветра
обезоружившую ловца,
недра мраморного нутра
и слепоту лица
озарившую благодать…
И бесценное стало – цель…
И – живыми – не увидать,
взгляда куда ни цель,
кроме как в этой одной строфе
(ибо не дрогнула та рука) -
ни травы той, ни в той траве
резвящегося зверька.
РОЖДЕНЬЕ РЕЧИ
Тугую сбрасывая кожу,
на полрывка опереди
немые собственные губы
и – если выйдет – уходи.
И вот уже без муки глядя
в лицо дождливейшему дню,
в себе осваивая воду,
как дева, льнущую к огню,
нырни в податливую землю,
как вещь, и в то же время взмой
в сопротивляющийся воздух,
как мощь, идущая домой.
* * *
Автопиграф:
И звук этот вещий,
и вечные темы...
Причём, и зовущий,
и внемлющий - немы.
____________
Не вопрошаю - кто ты,
ибо я знаю - что ты:
только твои пустоты
ловят эти частоты,
бодренькою беседой,
бойкою запятою
лающиеся с этой
стойкою немотою
смутного назначенья,
с этой её... короче –
не было бы Молчанья,
не было бы и Речи.
Не было бы и Книги -
нежно не прикармань я
явные эти знаки
полного невниманья.
ЭПИТАЛАМА
Белые кроны.
Белый газон.
Белой вороны
брачный сезон.
Внешняя пена.
Внутренний фарш.
Всюду - Шопена
свадебный марш.
Чёрные вдовы.
Белый перрон.
Месяц медовый –
Декамерон.
Комната снега.
Льда будуар.
Красная книга.
Чёрный пиар.
СЕРДЦЕ
Красная книга,
втуне - кровит
(камо ни ткни –
исчезающий вид).
Пёстрою сворой
чью в киноварь
пялится с верой
всякая тварь.
(Вкупе – едина:
обречена –
то – животина
или жена:
шкура - в цене,
ниагара - со лба,
кровь - голуба,
остальное - пальба).
_________
Красная Книга -
что посреди
мира - в адамовой
робкой груди.
* * *
Из-под слипающихся век,
из плоти склепа нежилого
глядящий в оба человек,
собой уловленное СЛОВО,
свобода, страждущая сплошь
в ограде мнимого острога! -
Мысль изреченная - несть ложь.
Но - широченная дорога.
* * *
В себе, как в кожаном сосуде,
расслаиваясь на пласты,
с разоблачающейся сути,
с её прозрачной наготы
попридержав одной рукою
уже сползающий наряд,
мне что-то кажется: такое
лишь перед смертью говорят.
NONSENS
Не жалей расколотого сосуда.
А дожжёт азы естества досада –
прогуляйся по миру, как Исида,
и себе верни своего де Сада
(каковой травой ни позарастали
черепки б, в какие пески б ни канул)…
Чтобы в очи, вылитые из стали,
поглядеть шикарному истукану.
Чтобы снова в омут интимной мути
вовлекли широты твои и длины
эти длани, выплавлены из меди,
эти стопы, вылеплены из глины.
Чтобы стало снова с овчинку – небо
и подглазья вновь зацвели лиловым…
И обоих это – ДОБИЛО, либо –
воедино слило и стало словом.
* * *
О, даже если с райскими дарами
сюда вернётся схлынувшая явь -
так свыклось естество с её кострами,
что даже вряд ли вымолвит: «оставь»,
и даже если – здесь, над головою,
взывая, как небесная труба –
застанет эту боль ещё живою
единожды солгавшая судьба,
и если даже свидеться случится
в исконнейшем из мыслимых миров, –
едва кивнётся; стерпится; смолчится.
И абрис губ останется суров.
___________
Где женственность обнажена, как шпага -
нет выгоды обидчивым богам.
Не жди её решающего шага:
на шею не бросаются - врагам.
* * *
Минувшее из памяти сотри
и не ищи на грани выживанья –
ожить и жить (не в том твоё призванье),
но чутче слушай, пристальней смотри, –
не женщина уже, не человек,
однако ж и не зверь, и не растенье… –
ИСЧЕРКАННЫЙ БЕССМЕРТЬЯ ЧЕРНОВИК.
НАДТРЕСНУТАЯ ФЛЮТКА МИРОЗДАНЬЯ.
ФИНАЛ
Не знаю - это что за Глубина
на самом дне во мне погребена,
сквозь щели персонального сарая
в густую мглу безрадостно взирая.
Не знаю - это что за Высота
во мне в объятья низости взята,
подобная Сиону и Синаю.
Но всё неукоснительнее знаю,
что Ты над нею сжалишься и дашь
войти в один излюбленный пейзаж
в обители, где нет ни дня, ни ночи -
лишь Замысла внимательные очи.
